24. 08.2011 | Йорг Мейер | Kieler Nachrichten

Cкрипачка Патрисия Копачинская, родившаяся в Молдавии, выглядит, как ангел, а играет, как дьявол. Вместе с Большим симфоническим оркестром им. П.И. Чайковского под руководством Владимира Федосеева исполняя «Концерт для скрипки и оркестра ре мажор оп. 35» П.И. Чайковского, она извлекала из инструмента звуки как исполненные безграничной тоски, так и неизмеримо резкие.

Чайковский сам в этом концерте для скрипки создал напряженный переход от роскошно романтических первых двух частей и бурлескно окрашенной третьей части. Но скрипачам редко удается адекватно передать помимо виртуозности сольной части, также и его размах от внутренней близости, до бешеной дистанции. Прекрасно-нежное звучание Копачинской в Allegro moderato и еще более тоскливое в Canzonetta не позволяют предположить, что в ней скрывается знаменитая дьявольская скрипачка. Хотя тот, кто прислушивается к нюансам, все поймет, когда все ее тело бросится к подчеркнутой синкопе, когда оно дрожит в такт ее скрипке робко и одновременно сладострастно.
Концерт Чайковского появился в тот период, когда у него со скрипачом Иосифом Котеком появились не только тесные музыкальные связи, и вы не ошибетесь, если услышите в этом произведении своего рода «появление» обоих художников, а именно все взлеты и падения (гомосексуальной) любви. Таким образом, игра Копачинской объединяет не только различные звуковые миры: романтическое пение и, напротив, звуки трепетных (танцующих) сил, но и вместе с тем мужское и женское начало. Удивительная тишина замка нарушается бурными овациями, а изящная скрипачка со своим инструментом еще в двух современных пьесах раскрывается, как настоящая дьяволица.
И она по-русски одухотворена, как и этот оркестр. Его тающее звучание струнных, мягчайшие вступления, шелест и шепот, а также трубы, привносящие пряность до остроты, звучат очень по-русски. Или лучше сказать: они настроены на совершенное звучание Чайковского. Федосеев целенаправленно выделяет эти нюансы в оркестре, огромном, но точном и тонком в отношении камерной музыки.
Как и в Valse de concert ре мажор, оп. 47, Александра Глазунова. Восемь контрабасов здесь «маршируют» подобно слонам, но при этом очень тихо, точно ангелы и дьявол одновременно, перемещаясь по двусмысленно радостному вальсовому такту. Здесь в силу вступают струнные, которые все знают о себе, и поэтому могут козырнуть своей нежностью. Так как громкими им можно быть лишь в конце, в сюите Стравинского «Петрушка». Здесь их звучание достигает максимума, в продолжении мы слышим марш, затем размеренный шаг, пошатывание и нетвердую поступь, великолепную и чувственную, духовых инструментов. Глазунов и Стравинский образуют удивительно точное обрамление концерта для скрипки, но представляют его как ангельскую сущность и дьявольский бурлеск русской души.

Исполненный затем на бис трепак из «Щелкунчика» Чайковского производит впечатление освобождающего апофеоза.